- Я хочу боли. Хочу, чтобы меня били до крови, до крика, до полуобморока. По лицу, по телу, куда угодно. Чтобы я не мог убежать от боли, чтобы она была всюду, чтобы я задыхался и умирал. И с каждым ударом возвращался. Удар - смерть. Удар -жизнь. Я понимаю что потом...потом я все пойму. Потом я стану свободен и счастлив. Для того чтобы проснуться, необходимо встать под холодный душ. Этот душ и есть моя боль.

Он говорит это, глядя мимо, через мое правое плечо, механическим голосом.

- Я могу найти для тебя садиста из тусовки.

- Нет, не хочу, - он мотает головой, - это не то. Ваши садисты - аппараты, роботы. А мне нужна психология. Осознание, что мне делают больно не потому что я этого хочу, а потому что ...так надо. Господи, я просто хочу успокоиться, я хочу знать что все закончено. С каждым ударом из меня будет выходить все темное и злое. Мне станет лучше.

- Не говори мне больше, прошу тебя.

-Чт...что? Почему?

- Потому что я сама захочу тебя ударить. Мазохизм всего лишь грань. Поверни монету другой стороной - и...Опробовав, что такое встать на колени перед чужим тебе человеком, терпеть ожоги сигарет - ты помнишь этот след под моей правой грудью? Я знаю, как это - двести ударов плетью.

- И как же? - он усмехается, но усмешка исчезает, мы встречаемся глазами. Мои сейчас потемнели - я теряю голову.

- Сладко. Нестерпимо. Невозможно. Мало. Слишком много. Обжигающе. Как кипяток. Возбуждающе. Как шелк. Это как для девственницы грубый и быстрый секс - хочется чтобы он закончился сейчас же, и в то же время хочется, чтобы он никогда не заканчивался.

- Такая амбивалентность?

- Да. А самое лучшее именно отсутствие твоего контроля. Ты можешь корчиться от желания медленных ударов с оттяжкой, но тебя будут поливать струями кипятка без остановки. И наоборот - ты хочешь быстрых легких ударов, но тот, с плетью в руке, будет делать все...

- Чтобы растянуть удовольствие?, - он перебивает меня.

- Да.
- Тогда....двести ударов....у меня вся спина отбита - как будто ты не знаешь, как у нас в спорте. Не поможет.
-Я придумаю что-то другое. Но боюсь, ты убьешь меня на полдороге. Инстинкт самосохранения - хорошая штука, и развил ты его тоже...хорошо.

- Я убил бы тебя, ударь ты меня в ссоре. Но не тогда, когда ты бьешь меня по моей же собственной просьбе.

Он обрывает фразу, и идет к выходу из вагона.
Осторожно, двери открываются.

***

Я вспоминаю это разговор месяц спустя, подскочив в кровати от страшного сна - нейтральная в общем-то картина - его смуглые плечи и руки, перетянутые толстыми белыми веревками. Но я вижу его страдания - страдания полностью беспомощного человека, и понимаю, что они нравятся мне - своей эстетикой. Темное и белое, переплетенное вместе. Во сне лунный свет окутывал вуалью его темные волосы, отсвечивал от бисеринок пота, выступивших на его напряженном широком лбу. И мне хотелось, поцеловав эти капельки, снова продолжить делать ему больно. А чтобы он не боялся, кстати, завязать ему глаза. От этого обостряются ощущения, но зато он не будет помнить то, как я улыбаюсь, спустя полсекунды после удара, потянув на себя хвост снейка.

Затягиваюсь глубоко, и глухо кашляю, уткнувшись лбом в оконное стекло. Спать. Спать... завтра будет новый день, и еще один потом, и еще. А потом пройдет год, и он уже точно совсем не вспомнит напрямую высказанную мольбу освободить его от груза душевных страданий.

Спать. Мудренее быть не запретишь.